Перед въездом в город мы опять остановились на морском берегу. Чаек поблизости уже не было и только морской прибой всё так же лизал пустынный песчаный пляж. Вечернее солнце уже не жгло, а приятно грело. Я даже подумал искупаться по-быстрому, разделся и подошел к пенным волнам, но Смит остановил меня у самой воды, быстро подбежав и схватив за руку.
— Не стоит тебе этого делать, здесь слишком близко к берегу подходит большая глубина, а что в ней водится лучше и не знать.
— Как скажешь, но может быть я у самого берега быстро окунусь и обратно?
— Угу, быстро окунёшься, а тебя там уже кто-то обязательно ждёт, пуская слюну. Как ты думаешь, почему днём здесь было столько чаек?
— Не знаю, может с водорослями для них что съедобное выбрасывает?
— Да, выбрасывает иногда.
Смит показал мне рукой в сторону моря и я заметил, как из воды выпрыгнула небольшая стая каких-то длинных и стремительных рыб всего в пяти метрах от берега. Затем в нескольких местах дальше повторилось то же самое. Иногда отдельные рыбы выпрыгивали прямо из волны на берег и потом скатывались обратно в море со следующей волной. Чайки, похоже, здесь просто обжираются.
— Эти рыбки не просто так тут прыгают ради развлечения, — за ними снизу совсем немаленькие акулы гоняются, а ты купаться надумал. Как раз на обед к ним собрался.
— Спасибо что предупредил, — я снова поразился своей глупой непредусмотрительности. А ведь реально мог бы в воду залезть, уж очень хотелось после жаркого дня и земляных работ.
К нам подошел Джек и посмотрев с укоризной на меня спросил:
— Алекс, у меня есть к тебе вопрос и просьба одновременно. Ты можешь быстро сделать глушилку радиосвязи, если потребуется?
— Быстро могу, однако она не совсем полноценная будет. И что у вас самих нет подобного оборудования?
— Оборудование, конечно, есть, но его использование у нас на учёте, а нам, как понимаешь, светиться нельзя. А в чём будет его неполноценность, если ты что-то сделаешь?
— Мы не сможем заглушить всё. Разве только подавить активные источники сигналов в конкретном месте. Да и то, только когда они активироваться будут, а не постоянно. Ибо за основу я возьму три обычные гражданские радиостанции и пару сканнеров, связав это компьютерной программой в единую систему.
— Это именно то, что нам и надо. А мы сами при этом можем со связью остаться?
— Не вопрос, вот только рации военные потребуются. Такие вот, как те 'Харрисы', что у меня в трофеях были.
— Найдём на всех. Разве ты одну из своих презентуешь, у тебя, кажется, был запас.
— Презентую. С последующим возвратом, у меня на них свои планы имеются.
— Договорились, — Джек подал мою руку, — все расходы мы потом тебе обязательно компенсируем, если у нас всё получится.
— Верю.
Однако внутри у меня при этом веры совсем не было. Ох не просто так меня на передний край выставляют, совсем не просто так. Хотя, если посмотреть с другой стороны, то где я ещё могу что-то показать с имеющимся у меня оружием и мизером реального опыта?
Мэри практически сразу почувствовала, что я опять собираюсь влезть в опасное дело, едва я ещё с вечера озадачился подбором необходимых мне радиостанций.
— Алекс, я же просила тебя не подвергать себя опасности, неужели тебе совсем безразличны мои чувства? — спросила она меня за завтраком с соответствующим вопросу тоном.
Если честно, мне такой тон у женщин никогда не нравился, ибо за ним обычно шла или серьёзная разборка или истерика со слезами, соплями и прочими средствами эффективного давления на мою мужскую психику.
— Извини, красавица, но я не могу иначе. Не скажу, что это мой долг, нет, не скажу, но понимаешь, мне это очень надо.
Я старался говорить ровно и безэмоционально, однако твёрдо и уверенно при этом. Как о чём-то бытовом, незначительном, но при этом важном. Однако внутри я уже был готов сорваться, начать убеждать, доказывать своё право поступать как мне хочется, хотя и понимал, что всё это будет совершенно бесполезно.
— Я уже с тобой за несколько дней столько страху натерпелась, как за всю предыдущую жизнь, — Мэри глубоко вздохнула и посмотрела на меня глазами, в которых уже были видны капельки слёз.
— Мэри, дорогая, попробуй посмотреть на всё это иначе. Мы с тобой живы и здоровы, с нами ничего плохого не произошло, а то, что ты переживаешь — так это нормально, ты же женщина. Зато я точно могу сказать, что тебе не было скучно, я постарался перевести разговор в другое, более безопасное для меня русло.
— Неужели ты такой бесчувственный и хочешь заставить меня страдать? — она ещё не хотела сдаваться, но едва выступившие слёзы уже немного подсохли. — Я так переживаю, если ты куда-то уезжаешь с оружием, всё жду, когда мне придут и скажут, что тебя больше нет…
— Ни в коем случае я такого не хочу. И вообще, переживать так совершенно бесполезно.
— Почему?
— Ну смотри, как получается. Когда ты переживаешь и страдаешь, то либо ты это напрасно делаешь, ибо ещё ничего не случилось, или же просто бесполезно, ибо если что-то и случилось, ты всё равно уже ничего не поделаешь. Единственная польза от этого страдания в том, что ты мне его потом захочешь дорого продать, потребовав компенсации за причинённые неудобства. А разве это хорошо, страдать специально на продажу?
Женщина серьёзно задумалась такой постановке вопроса с моей стороны. Я чувствовал, что она хочет продолжить гнуть свою линию, и прекрасно понимал её. Но я тоже не собирался отступать от своих принципов.